«Европейские русские», их вождь и его шут

17.11.2015 Алексей Брониславский

На фоне запрета российских легкоатлетов за якобы использование допинга самое время поговорить об альтернативных видах спорта для особо одаренных. Например, о состязании в символических жестах.

Вместо стопки водки

Вот некто поиграл перед парижским концертным залом, в котором были взяты заложники, на рояле:

Это глупо и напыщенно. Это чудовищно неуместно. Но для этого хотя бы нужно уметь играть на рояле.

А вот в Facebook люди раскрашивают себя в цвет французского триколора — и плевать, если на изначальной аватарке ты хохочешь или позируешь во фривольных позах.

А еще люди пишут в СМИ тексты, в которых заявляют, что они — французы: «Я знаю, что если сегодня они стреляют во французов, завтра будут готовы стрелять и в нас. Страшно ли мне? Страшно. Боюсь ли я? Нет, не боюсь! Потому что собака кусает того, кто ее боится. А писатель Толстой сказал: «Если сила плохих людей в том, что они вместе, то хорошим людям, чтобы стать силой, надо сделать то же самое». Поэтому сегодня я — француз!»

Другие люди пишут стихи: «Наш мир придавлен телебашней, мне страшно на него смотреть, но если б храбрости тогдашней сегодня мне хотя бы треть, и я б не корчился под грузом кровавой ваты и свинца — я обратился бы к французам от анонимного лица, от коллективного холопа, чей рот уже не затворишь. «Дотолерастилась, гейропа? Долиберастился, Париж?»

Люди ставят на забор возле посольства Франции в России стаканы с вином и кладут сверху круассаны. Это, если кто не понял, — замена русской стопке с водкой и черному хлебушку, который мы ставим на поминках. Креатив такой. Переосмысление.

Переосмысление, кстати, тоже вид самовыражения. Шекспир тоже переосмысливал старые сюжеты — получился Шекспир. Люди, наперегонки выражающие солидарность с французами, получили круассан на стакане с красненьким. Тут можно вывести зависимость или даже закон.

Они «же суи» французы

Все это нам по какой-то причине неприятно. Эти люди становятся объектом нашей неприязни, шуток, презрения. При этом француз, играющий на рояле на месте убийства, нам кажется нелепым — он подменяет реальные действия символическими, но не вызывает раздражения или враждебности. А соотечественники — вызывают.

Но за что же мы их не любим, собственно? Способны ли мы четко сформулировать свои претензии? Или всё, что мы можем, это прицепиться к выбранной ими форме выражения сочувствия?

На самом деле, все довольно просто.

Человек — животное социальное, и может существовать как полноценная личность только в обществе. Мы нужны друг другу, чтобы существовать. Мы помогаем друг другу выжить.

Мы создаем социальные связи, на стыках которых возникает человеческая личность.

Поэтому мы обзавелись специальным инстинктом, который заставляет нас искать формы социально одобряемого поведения. Потому что такое поведение: а) укрепляет наше общество, а значит, повышает нашу личную выживаемость; б) такое поведение обозначает нас как члена общества, как своего, и таким образом мы становимся объектами общественной заботы.

Всё просто — если человек совершает действия, которые мы одобряем, то мы обязаны о нем заботиться. Это один из механизмов взаимодействия инстинкта самосохранения и сохранения вида.

Именно это нас и пугает в наших согражданах, которые еще вчера не могли найти ни одного искреннего слова соболезнования в адрес российского общества, потерявшего 224 члена сообщества, кроме ковыряния в ранах в стиле «А это вам за операцию в Сирии!». Но которые, подобно шлюхе, имитирующей оргазм, незамедлительно имитируют вселенскую скорбь перед собой и посольством Франции.

Этим они нам говорят, что не рассматривают себя как членов нашего сообщества. Напротив — они рассматривают себя как французов. И когда они говорят, что они французы, они не лгут.

«Европейские русские»

Когда люди выдумывают всё новые способы обозначить свое сочувствие как особо сильное, это называется соревнованием в демонстрации единства. «Я более един с вами, чем другие, — вот что сообщает наш согражданин французу, не просто возлагая цветы, но устраивая инсталляцию из вина и круассана. — Я веду себя как член вашего сообщества. Значит, я заслуживаю заботы с вашей стороны больше, чем другие».

Это естественно, когда художники из Charlie Hebdo сначала рисуют веселые (как им кажется) картинки про 224 русских трупа, а потом, когда смерть приходит за их согражданами, говорят нормальные человеческие слова соболезнования. Да, это шовинизм, которому в XXI веке нет оправдания. Люди, которые утверждали, что они левые, на самом деле не считают людей равноценными, а человечество — единым.

Но биологически такое поведение целесообразно. На этих членов коллектива французское общество теоретически может положиться. В критической ситуации их поведение будет направлено на выживание коллектива. Они только что это продемонстрировали.

С нашими согражданами — прямо противоположная ситуация. Они нам говорят, что мы и они — чужие. Что они — французы. «Европейские русские». Они своими поступками выражают лояльность к другой общности. И в критической ситуации мы на их лояльность рассчитывать не можем. В критической ситуации между нами и ими вспыхнет борьба, как между разными общностями.

Вот почему мы испытываем дискомфорт в их присутствии. Это завывает сирена нашего инстинкта сохранения вида. Рядом с ними мы и наше потомство — в опасности.

И тогда мы злимся. Мы им не верим. Они для нас чужаки. С чуждыми интересами.

…и их вождь

Но это еще не все. Это не весь список полученных на произошедшие события реакций.

Некоторые особи нашего вида проявили другие свои качества. Лидерские.

Любое человеческое сообщество всегда выделяет из своей среды лидеров. Это не продукт «рабской психологии». Это тоже механизм выживания. Если у коллектива нет лидеров, это означает, что и никакого коллектива нет. Что это не субъект исторического процесса.

Чем острее задача, стоящая перед коллективом, — тем ярче лидерская роль. Рабы не могут выйти из Египта в виде парламентской республики. Даже в виде президентской. Даже под предводительством политбюро. Для решения этой задачи нужен вождь.

Русская политическая традиция тяготеет к институту лидерства не оттого, что у русских пониженная способность к парламентаризму или какая-то особая восторженность перед царем, обусловленная генетически. Эта традиция вытекает из особенностей тех задач, которые решались русской нацией на протяжении ее истории. Для победы в технологичной Второй мировой войне был нужен лидер, способный сплотить все сферы общества, включая интеллигенцию, бюрократию, армию, крестьян и рабочих. Разные национальности. Разные страны. Эффективный менеджер, идеолог и отец народов. Такой, чтобы, когда он входит, премьер-министру Великобритании хотелось встать.

Лидер не может иметь разных или, тем более, противоположных интересов с возглавляемым коллективом. Особенно когда речь идет о принесении жертв. Поэтому цели и интересы лидера должны быть ясны. Кроме того, лидер не может менять свои фундаментальные мировоззренческие установки в зависимости от конъюнктуры. Он сам должен создавать конъюнктуру. Наконец, лидер не может шантажировать возглавляемый им коллектив.

В этой связи реакция некоторых политиков на события в Париже более чем говорящая. Вот лишь один, очень характерный и достаточный пример. Перед нами — претендующий на звание лидера «Свободной России» Михаил Ходорковский.

Вот его пятничная оценка ситуации и интересов после гибели 224 россиян: «Война в Сирии — война внутри мусульманского мира. Это не наша, не европейская война».

А вот его же субботняя оценка ситуации после гибели 129 французов: «ИГИЛ — враги ценностей европейской цивилизации. Нам надо определяться, с кем мы на самом деле».

Такая разница в оценке может быть объяснена только одним: оценивающий относит русских к группе «европейцы» притворно. Потому что реакции на потери в одной общности не могут быть разными. Следовательно, русские — не европейцы, а называют их так только с целью манипуляции — принуждению к невыгодному для них поведению и устранению от вмешательства в сирийские вопросы.

По ту сторону фронта

Последующий текст Ходорковского под названием «Нельзя быть в общем строю, не разделяя общих ценностей» полностью укладывается в ранее описанный мною сценарий, в котором бойня в Париже — это маркетинговый ход, призванный обосновать вмешательство Франции в сирийский конфликт и противостояние с Россией на этом театре действий.

Вот что пишет Ходорковский:

«Мировая война с «Исламским государством» (запрещено в России — прим. ФАН) — это шанс для режима вылезти из того болота мировой изоляции, в которое он сам себя и затолкал. Это реализация давней мечты Путина — сесть за стол переговоров с президентом США, чтобы вместе «решать судьбы мира». Переговоры — это всегда хорошо, но нужно понимать, что по критерию ценности свободы и человеческой жизни нынешний Кремль находится за водоразделом, отделяющим демократические страны и от ИГИЛ, и от режима Башара Асада. <…> Готова ли Западная Европа уступить свое место за этим столом путинскому режиму? Не станет ли такой шаг прологом к очередному разделу самой Европы на сферы влияния? <…> А нам, русским, стоит наконец понять: мы — часть европейской цивилизации, у нас общий враг. Но нельзя быть в общем строю, не разделяя общих ценностей».

Что тут важно? Важно то, что в этом тексте ИГИЛ, Асад и Кремль поставлены на одну сторону, а Европа, США и «русские европейцы» — на другую, втиснуты в «общий строй» с «общими ценностями».

На практике это означает, что Франция входит в Сирию, чтобы бороться там против России. Нам же предлагается поддержать эту борьбу изнутри, осознав свое единство с общностью «европейцы». Однако, поскольку причисление русских к этой категории притворно и манипулятивно, что доказывается разной оценкой важности жизни тех и других, мы имеем дело с ложным лидером.

На самом деле перед нами вождь еврорусских, воплощающий их интересы и стратегию их достижения, — жить в Европе и быть европейцем, рассматривая Россию и ее население как источник средств для этой жизни.

Помните великолепное красочное и емкое «[насиловать] и грабить» от г-жи Курициной? Этот оно и есть.

Шут его величества

Закончим на забавном.

У каждого уважающего себя короля должен быть шут. Его обязанность — быть комичным отражением своего господина.

Очень занятно отреагировал на парижскую трагедию отечественный интеллектуал Илья Яшин тридцати двух годочков:

«Путин пришел в Сирию, чтобы поиграть в геополитику. Чтобы навязать диалог Обаме. Чтобы сместить повестку из Украины на Ближний Восток. Да всё понятно — эти примитивные комбинации Кремля прочитает и первокурсник. Считал ли Путин риски? Вот Франция. Давно противостоит ИГИЛ. Обладает сильной армией и серьезными спецслужбами. Знает, что такое теракты. И всё равно уязвима — спустя всего несколько месяцев после расстрела «Шарли Эбдо» такая бойня. Россия тоже знает, что такое теракты. А способны ли наши спецслужбы защитить страну? Есть сомнения. Практика показывает, что ФСБ не то, что общество — себя-то по большому счету защитить не в состоянии. Вспомните акцию Павленского. Парень с канистрой беспрепятственно подошел к главному зданию ФСБ прямо в центре столицы, облил дверь бензином и спокойно ее подпалил. Лишь через пару минут его прибежал задерживать, и кто — гаишник! Давайте говорить прямо: Путин устроил в Сирии авантюру, сделав каждого гражданина России потенциальной мишенью озлобленных и кровожадных маньяков».

Заметьте, это сказал не я, кровавая собака Кремля. Это Яшин. Никто его водой не пытал. Никто ему иголки под ногти не загонял. Никто его, привязанного к стулу, по мошонке канатом не бил, требуя во всем сознаться и всех сдать.

Это он сам, пытаясь как-то обосновать необходимость отступления из Сирии, увязал Павленского с ИГИЛ. Смешно получилось, правда?

Аккаунт агентства ХХI Век в Одноклассниках Google+, Фейсбуке, Twitter,Вконтакте